Немножко об истории науки. Часть третья.
Наука в Германии, вернее, той совокупности разрозненных государств, существовавших до семидесятых годов XIX века, которые теперь мы называем Германией, отличалась, прежде всего, ролью университетов. Если в Англии практически до второй половины XIX века университеты еще были полусхоластическими учреждениями, а наука развивалась в научных обществах, если во Франции центр обучения находился в новых учебных институтах, а научные центры — в специальных институтах или Академии, то в Германии именно в университетах впервые начали соединять процесс обучения с непосредственно научной деятельностью. Этот коренной переворот в системе традиционного обучения произошел под влиянием философских систем Лейбница и X. Вольфа, когда занятия на философском факультете соединялись с естественнонаучными исследованиями, с изысканиями в области математики, философии, гуманитарных наук.
В своей статье об университетах Германии, которую можно назвать апологией германскому университету, известный немецкий математик Г. Вейль уже из середины XX века так характеризует произошедшие тогда изменения: «Истина становится не чем-то раз и навсегда данным — ее надлежит искать, а университетский преподаватель вместо обучения студентов мудрости, почерпнутой из книг, начинает учить их искусству открывать новые истины. Германские университеты, в особенности университеты в Галле и Геттингене, могут гордиться тем, что именно они положили начало этому движению и впервые провозгласили принцип свободы научного творчества, преподавания и обучения».
В 1809 году братом знаменитого гуманиста Александра фон Гумбольдта — политическим деятелем, философом и лингвистом Вильгельмом Гумбольдтом — был открыт Берлинский университет, который изначально предназначался для сочетания научной и педагогической деятельности. В его становлении принимают участие философы Фихте, Гегель, Шлейермахер. Удивительная для господствовавших тогда политических режимов свобода обучения и преподавания, свобода ведения научных исследований царила в немецких университетах в XIX веке. Закономерно поэтому, что первая научно-исследовательская лаборатория, где впервые студенты-химики одновременно участвовали в постановке новых экспериментов и обучались своей дисциплине, возникла на немецкой почве, в университете города Гисена, который и стал знаменитым, благодаря всемирно известному химику Либиху.
Обучавшийся в Эрлангене и Париже, работавший с Гей- Люссаком и друживший с Александром фон Гумбольдтом, Либих сумел создать в Гисене центр химической науки, где к тому же издавал специализированный химический журнал.
Разумеется, социальная и культурная роль науки была разной в разных странах и потому отлична роль, казалось, сходных по назначению научных учреждений. В России, например, где наука не принадлежала к первоочередной заботе государства, все же в Императорской Петербургской Академии наук проводились исследования, имевшие общемировое значение (напомним об опытах с электромагнитами русских физиков Б. С. Якоби и Э. X. Ленца). В Италии же академии, сохранившиеся с XVII века, свою научную роль утратили не в последнюю очередь из-за отсутствия четкого статуса этих академий. Они превращались в некое убежище образованных людей: академики уходили в архивы, в библиотеки, в схоластические дискуссии, никак не способствуя развитию духа исследования и поиска нового.
Если в Германии университеты были центром научной мысли и таковыми становились и в Швейцарии, и в Соединенных Штатах, то в Англии подобная роль пришла к университетам ближе к концу века.
Однако было нечто общее для всех стран (причем не только Европы или Североамериканского континента, но и в колониях) — это все более растущее влияние естествознания и демократизация занятий наукой.
Характерно, что возраставший в середине века интерес к естественным наукам имел чисто нравственный источник и был связан с надеждами на социальные преобразования и национальное процветание. В России наука со второй половины века приобретает специфическую нравственную ценность. Правда, это убеждение разделялось далеко не всеми. Ф. М. Достоевский посвятил этой проблеме специальные записи в своем дневнике: «…Созидается общество началами нравственными. В нравственных началах вы ничего народу не принесете лучшего (ибо у него православие, а у вас ничего. Он не знает привилегии). Одну науку? — но наука не созидает одна общества (социализм)».
Однако, несмотря на подобные опасения, несмотря на то, что в русском менталитете не было доверия к учености, несмотря на то, что и в XIX веке остались сомнения в возможности сохранить чистоту православной веры при наступлении позитивного знания, в России начинают появляться ученые с мировым именем, создающие целые новые направления и школы.
Итак, на протяжении всего века Наука (имеется в виду кантовская наука, в которой столько науки, сколько в ней математики) — высший авторитет. Даже в теологических спорах. Американский историк науки Ст. Браш описывает опыты, проводившиеся в викторианской Англии семидесятых годов для научной проверки эффективности молитвы: с продолжительностью жизни обычного обывателя сравнивались годы жизни священников, за которых прихожане всегда просят Всевышнего, и монархов, за которых должны молиться все подданные. И все это — со сложными статистическими сравнениями и измерениями. Д. И. Менделеев, боровшийся против спиритизма, охватившего в последней трети века русские образованные круги, устраивал спиритические сеансы в своем доме, пытаясь научно доказать присутствующим, что это есть не более чем их собственные выдумки.
Наука определяет и направление литературной критики, прежде всего демократической критики в России шестидесятых годов с ее именно естественнонаучным, точным, опытным, «типическим» подходом к литературе.
Естествознание как образец, как парадигма присутствует и в стремлении О. Бальзака создать «историческое произведение» с использованием аналогий с биологией, физиологией, элементов философии и так далее. В последние годы XIX века непосредственное влияние естественных и точных наук на литературу, живопись и музыку усилилось.
К началу XX века профессия ученого становится если не доходной (бедность ученого с мировым именем — героя «Скучной истории» А. П. Чехова — особенность научной жизни не только России), то во всяком случае почетной. Согласно проведенным в 1975 году исследованиям по истории физики, к 1900 году в основных, наиболее развитых странах Европы, Азии и Америки работали уже около 1200 профессиональных физиков. Издавалось несколько специальных журналов.
Однако ситуация, когда, по словам Дж. К. Максвелла, «почтение к науке так велико, что даже самые абсурдные мнения получают распространение, если они только выражены языком, вызывающим в памяти какие-нибудь хорошо известные научные фразы», в конце XIX века стала меняться.
Именно в последние два десятилетия вдруг начинает падать число студентов-естественников, что в Германии, например, объясняется «мрачными перспективами на будущее в естествознании и математике». «Научная погода» понемногу портится, на почти безоблачном научном небосклоне появляются первые предвестники будущих антисциентистских бурь.
Автор: Татьяна Романовская.